«Конрад Томилин и титаны Земли» «Плато» - Александр Вяземка

– Как хочешь, – Штирлих безразлично пожал плечами. – Только этого Натюрлиха в карман не спрячешь. Все равно старички про него разнюхают.

– Ну, вот как разнюхают, так и поговорим.

Гномлих закончил упаковывать Конрада. Теперь тот был крепко спеленат сетью, а члены его – обвязаны в нескольких местах веревкой. Гномлих потоптался пару мгновений над своей добычей, примериваясь к ней, и хорошо просчитанным движением взвалил Конрада себе на плечи.

Поначалу Гномлих шел более чем проворно, успевая острить и огрызаться, – был, так сказать, душой компании. Но минут через двадцать пути, когда они вышли из леса и двинулись через луга в направлении устроившейся в глубине долины деревни, его шаг потерял пружинистость, а тело одеревенело.

– Все! Не можу больше! – Гномлих остановился и зашатался. – Сейчас надорвусь! Спина лопается просто!

Он грузно рухнул вместе с ношей и самозабвенно засмеялся, как человек, дождавшийся самого счастливого дня своей жизни.

– Да пусть он идет своими ногами, – посоветовал Штирлих, кивая на Конрада.

– Нет! Какой он тогда олень? Ты бы вот оленя домой потащил на себе или повел на веревочке? То-то и оно!

Гномлих вскочил на ноги и, словно это не он только что отшагал пару километров с семьюдесятью килограммами на плечах, пустился в пляс, припевая речитативом:

Радикулит.Спинка болит.Вроде и рад,Да невпопад.

Штирлих разразился овацией и криками «Браво!» и «Бис!».

– Эй, олень! – поинтересовался Гномлих у Конрада. – А ты что скажешь?

– Я вас отлично понимаю, – откликнулся тот. – Я как-то тоже спину сорвал. Вроде и больно, но зато три дня бездельничал, а все вокруг меня охали да ахали, переживали – приятно. Думаю, вы бы среди лучших поэтов Мошковии не затерялись.

– Ну надо же! – Гномлих подтянул штаны, перевязал пояс и горделиво подбоченился. – Ты смотри, а? Олень, а тоже в поэзии разбирается. А ну-ка, теперь ты, – сказал он Штирлиху.

Штирлих лениво поднялся с земли и, обращаясь к горизонту, не спеша продекламировал:

Иду-бреду…Куда – не знаю…Бреду в бредуК концу и краю…

– Ну, брат, не ожидал! – похвалил Гномлих. – Неплохо. Неплохо…

– А вам стихи понравились? – Штирлих повернулся к Конраду. – Или не приглянулись?..

– Приглянусь. Даже очень… Была у меня такая пора в жизни… Просто я поразился эмоциям, которые, наверное, для этой ситуации одни на всех… Такие строки в спокойном сердце не родятся. Только в щемящем. Поэтому ценны они вдвойне. Но также вдвое горше и тревожней.

– Ну, теперь твоя очередь. – Гномлих склонился над Конрадом, обращая к нему оттопыренное ухо. – Давай!

Конрад откашлялся, принял более удобную для декламации сидячую позу и хорошо поставленной интонацией начал:

Мошква!Как много в этом звуке…Э… э…

Здесь он запнулся и удивленно посмотрел на Гномлиха.

– Звука? – подсказал тот.

– Да, наверное…

– Ну? А дальше?

– Не помню. Похоже, у меня не только идентификационные данные заблокированы, но и амбиции. Это ужасно!.. Или… не ужасно…

– А? – поинтересовался Гномлих у своего товарища. – Ты чего-нибудь понял?

Но тот молчал, уставившись в немом недоумении на стоявший шагах в пятнадцати от них велосипед Конрада. Тут Слезарь, поняв, что обнаружен, выпустил велосипед из рук. Тот с негодующим звоном рухнул наземь. Штирлих тоже рухнул на колени и пополз на четвереньках к безжизненно замершему механическому зверю. Остановившись в паре шагов, Штирлих поклонился велосипеду и прерывающимся от волнения голосом обратился к нему:

– Позвольте, я вам цепь поправлю.

Прошло несколько секунд. Велосипед не отвечал. Штирлих поклонился еще раз, с силой впечатав лоб в траву, и прополз оставшийся метр. Несколькими быстрыми движениями он накинул слетевшую цепь на место, прокрутил педаль, чтобы убедиться, что теперь механизм исправен, и поднял велосипед с земли. Тот остался стоять неподвижно. Штирлих же, отбивая поклоны, все так же на коленях попятился назад.

В течение всего дальнейшего пути Штирлих постоянно оборачивался и несколько раз вновь бил челом велосипеду, падал на колени и полз к нему. Велосипед всякий раз подавался назад, словно в испуге, в связи с чем попытки вновь приблизиться к объекту своего поклонения Штирлих был вынужден оставить. Но помешать Штирлиху бросать на себя все более восторженные взгляды велосипед был не в состоянии.

Так они и вступили в деревню: впереди – Гномлих, на плечах которого лежал с любопытством озирающийся Конрад, далее – Штирлих, благоговейно поглядывающий через плечо, и, наконец, шествующий сам по себе велосипед. Конрада несколько удивило то, что внимание селян было приковано именно к велосипеду, а не к нему. Селяне жались друг к другу и с ужасом, разбавленным доброй долей восторга, перекрикивались через дорогу и плетни с соседями:

– Смотри, смотри, кума! Лисапед сам идет!..

– Чаровство!.. Калдейство!..

– Откуда здесь столько детей? – полюбопытствовал Конрад, которого феномен странствующего велосипеда не занимал ничуть. – Я за всю жизнь столько детей не видел. А почему столько больных? У вас эпидемия?

– Зачем эпидемия? Это не больные, – пояснил, кряхтя, Гномлих. – Это старики.

– Как старики?! Откуда?

– Оттуда. Люди стареют. Ты что, не в курсе? Старик – это постаревший человек.

На одном из перекрестков Гномлих остановился в нерешительности. Впереди, метрах в пятидесяти, из листвы выглядывало единственное здесь двухэтажное здание. Судя по всему, это и был клуб заседаний старичков: из его чрева потоком любопытства выплескивало все новых и новых обладателей седовласых бород и белых шевелюр.

Причиной того, что Гномлих стоял теперь в раздумье на прекрасно обозреваемом отовсюду перекрестке, было его нежелание идти мимо всей этой банды седых стервятников, усыпавших поручни клубной веранды. Причиной же, заставившей его пойти по главной улице, демонстрируя всем свой трофей, вместо того чтобы незаметно проскочить задними дворами, были либо глупость, либо тщеславие, которое во многом глупости сродни.

Гномлих прекрасно понимал, что опростоволосился, но, надеясь, что все еще может обойтись, устремился по уходящему вправо рукаву улицы.

– Гно-омлих! Сыно-ок! – пропел густой баритон.

Гномлих выругался и нехотя замер.

– Сынок, что там у тебя? Занеси-ка к нам сюда – похвастай.

– Ну, папа! – запротестовал было Гномлих.

– Гно-омлих!

– Совсем дедки распоясались! Уже в открытую добычу отбирают, – зло пробормотал Гномлих себе под нос, а заодно – и под болтающийcя сбоку нос Конрада.

Он развернулся и подчеркнуто медленно донес Конрада до крыльца клуба, где небрежно свалил его к ногам любопытной, шумно обсуждающей пленника толпы.

– Вот только не надо нам таких одолжений, – раздался все тот же густой и высокий голос. – Не надо! Пожалуйста, возьми и поднеси нам его как следует…

Гномлих протяжно вздохнул, вновь взвалил Конрада на плечи и, описав с ним круг вокруг оси, уже не свалил, а бросил его на доски веранды. У пленника от боли в ребрах перехватило дыхание.

– Еще раз… – продолжал настырно бубнить голос, который Конрад ненавидел уже почти также сильно, как и Гномлих.

– Не надо! – взмолился Конрад. – Он и так старался: нес меня всю дорогу!

Но было поздно. Он уже был на не знающих усталости плечах крепыша. На этот раз Гномлих опустил его мягко, как вещь нестерпимо хрупкую и драгоценную.

– Вот. И стоило ли так артачиться? – с наигранной дружелюбностью поинтересовался все тот же неугомонный голос.

Конрад поднял глаза. Его рассматривало румяное лицо с разлившейся в каждой черточке веселой хитрецой. Лицо было поразительно молодо, будто гример наложил юноше бороду и парик белоснежных волос, и тот принялся корчить из себя избалованного ребенка. Согласно данным код-распознавателя вредного старикашку звали Кралихом.

– Ничего, ничего, – разъяснил он свою вредность. – Он – мой сын. Как скажу, так и будет!

– Вообще-то он не ваш сын, – услужливо заметил Конрад. – Он сын какого-то… – Конрад вгляделся в надпись справочного экрана, – какого-то По-ста-мен-ди-ха.

Все разом замолчали и подались назад. Конрад с интересом обежал взглядом толпу. Код-распознаватель моментально вычислил в ней человека по имени Постамендих.

– Вот он, его отец, – Конрад кивнул головой в сторону приземистого старика, замершего с раскрытом от волнения ртом.

– Ну, Поста!.. – вырвался крик отчаяния из уст Кралиха. – Как ты мог?!

– Я… я толком не помню, – немного придя в себе, ответствовал Постамендих: было видно, что новость застала его врасплох. – Мы ж тогда с тобой напились, кум. Так ты меня в своей спальной избе ночевать и оставил…